Словосочетание wild child имеет несколько значений в современной англоязычной (в частности, американской) культуре – и, как мне представляется, отражает некоторые причудливые пересечения в дискурсе родительства и детства.

С одной стороны, это необузданный, не цивилизованный, «лесной» в буквальном смысле слова ребенок — маугли, не знавший контактов с людьми, судьба которого обычно подтверждает тезис о том, что только целенаправленные и весьма рациональные усилия по превращению ребенка – отражения природы и естества в ребенке – результат воспитания, могут сделать из него «человека». Это и стиль поведения ребенка, избегающего воздействия дисциплинирующих усилий родителей – то есть, непослушного, бунтарского, в том числе, в симпатичном смысле, и образ жизни – ребенок, проводящий время в природной среде (на природе), родной ей. Наконец, дикий ребенок – фокус внимания представителей постгуманизма, которые настаивают на пересмотре стандартов образования и воспитания, взросления, которые подвергают сомнению искусственно установленные границы между ребенком и взрослым, ребенком как частью природы и будущим четким противопоставлением ею. Мне хотелось бы обратить внимание на то, что формирование современными родителями (и педагогами) отношения детей к природе и глобальным изменениям в ней в известной степени использует все обозначенные представления, но, в первую очередь, —  весьма рационально, четко отформатировано и формализовано.  Это, скорее, предполагает высокую степень агентности именно человека, а не постоянное взаимодействие его с элементами природы при некоем размывании границ между человеческим и нечеловеческим. Особенно деятельностный подход и его практическое воплощение заметен при рассмотрении таких сюжетов как приучение детей любить и беречь природу с раннего детства, помощь в борьбе с тревожностью, вызванной экологическими проблемами, изменения в школьной программе и общий энвайронменталистский дискурс. Однако в качестве лозунга все же нередко заимствуется идея единения с природой, слияния с ней. В известном смысле этот разговор – продолжение темы эмоциональной независимости и самостоятельности, которой я касалась почти ровно год тому назад на конференции, посвященной эмоциям. Он также затрагивает проблемы «взросления в развитии», эдалтинга, популярного ныне концепта, свидетельствующего о размывании прежних возрастных границ и существенно меняющего прежние представления о ребенке, подростке, взрослом.